Бешенство
16.11.
Как каждый вечер, Зигфрид и Бруно пожелали после ужина спокойной ночи и отправились в свою мансарду.
Зигфрид мало разговаривал с Бруно, и тот считал. это нормальным. В первые дни, когда им приходилось спать вместе в одной постели, оба отодвигались на самый край, чтобы друг друга не касаться. Но потом Пауль сделал из досок ложе для Бруно. Хильдегард получил от своих родителей в подарок одеяло, а госпожа Курзанка оставила Паулю за несколько марок хороший соломенный тюфяк. Когда темнело, Зигфрид порой просил тихим голосом: «Расскажи мне о моих дедушке и бабушке из Восточной Пруссии». Сначала неохотно, потом всё подробнее и подробнее рассказывал Бруно о Варчаках, о двух быстроногих лошадях, о поездках в повозке, о пахоте и уборке картофеля, о сборе урожая зерна, о молотьбе в зимние месяцы, когда прибывали молотильщики из Польши, и несколько дней часами взлетали молотильные цепы.
Когда Бруно, наконец, замолкал, Зигфрид часто уже засыпал. «Расскажи, как умерла моя бабушка», — попросил в этот вечер Зигфрид. «Откуда ты это знаешь?» — спросил Бруно. «Я прочитал письмо, которое написал дедушка, но, когда отец это увидел, он спрятал письмо в ящик».
У Бруно сразу ожил перед глазами тот вечер. Он начал, сначала спотыкаясь, рассказывать, но потом он забыл и Зигфриде и об их комнате и Гильзенкирхен, ему казалось, как-будто бы всё это было только вчера. «Это произошло через несколько месяцев после того, как русские в 1917 году заключили с немцами мир. Под вечер госпожа Варчак, коромысло через плечо, пошла к деревенскому колодцу. Хотя Варчаки, как и большинство дворов, уже давно имели свой собственный колодец но было так тяжело вытаскивать полное ведро. А деревенский колодец построили Винманны. Он был с жёсткой передачей вращения, благодаря который железный вал мог легко опускать и поднимать ведро. Даже ребёнок мог достать воду. Но больше всего привлекало женщин то, что это было вечернее место общения у колодца после долгого дня тяжёлой работы в хлеву, на поле, по дому.
И в этот вечер женщины зачерпывают воду, ставят полные вёдра и болтают. Тут же и Берта Кальдаун, с пшеничными волосами, крепкая молодица, наверное, около двадцати. На руках у неё младший брат; как обычно каждый вечер, когда она достаёт воду, она спускает его с рук, и он бегает от одной женщины к другой. Штефан тогда ещё не ходил в школу. Ребёнок кровь с молоком, говорила твоя бабушка, когда она лежала уже при смерти.
Итак, в этот вечер дурачатся женщины с мальчишкой, спрашивают его, кого бы из них он взял потом в жёны, и громко хохочут, когда Штефан показывает на сестру и говорит: «Она самая сильная». В этот вечер из леса выходит она. Взъерошенная лиса. Идёт мимо дома Бинманнов, мимо церкви, прямо к колодцу. Шерсть всклокочена. Она бежит медленно. Кажется, что она качается. Верхняя губа высоко поднята, оголившийся оскал в жёлтой пене, и она направляется прямо к женщинам. Те,замолкнув, смотрят и стоят, как парализованные. «Бешеная!» — вдруг вскрикивает Трудхен Крумбах. Словно волшебным словом избавленные от оцепенения, женщины мчатся с воплем прочь. И твоя бабушка с ними, но вдруг оборачивается и видит оставшегося у колодца Штефана. Да, он делает даже несколько шагов навсречу лисе. «Берта!» — орёт бабушка. — «Берта! Твой брат!» Но Берта, ничего не слыша, мчится прочь.
Тогда бабушка бросается назад к колодцу и оказывается там вместе с лисой. Та едва ли в шаге от ребёнка, рычит, тяжело дыша, а малыш кривится, начинает хныкать, но не убегает Бабушка хватает с земли деревянное коромысло, лиса поворачивается к ней. Бабушка стоит как раз мех малышом и зверем. Штефан цепляется за её юбку. «Беги, глупый!» — кричит бабушка, но он ещё крепче за юбку. Тут лиса прыгает. Бабушка бьёт её коромыслом меж ушей. Лиса падает, шатаясь, поднимается и, собравшись с силами, прыгает ещё раз, как сумасшедшая, и вцепляется в бабушкину руку. Та хочет её стряхнуть, бьёт тяжёлым коромыслом по рыжей шкуре, всё снова и снова, и ещё, когда лиса уже давно лежит мёртвой с остекленевшими глазами.
Конечно, Варчак скачет, как дикарь, и в эту же ночь привозит врача из Ортельсберга. Когда тот слышит, что произошло, он не хочет ехать, так как против бешенства не выросло никакой травы. «Где Ваша сумка?» — спрашивает Варчак. «Какая сумка?» — переспрашивает врач. «Ну, которая всегда с Вами, когда Вы идёте к больному». «Да, вон там, болван Где всегда», — отвечает врач и показывает на угол в прихожей. «Но я говорю тебе, Варчак, она заразилась, она умрёт всё равно, приду я или нет. А если нет, то я так и так не нужен». Он уже хотел закрыть перед носом Варчака дверь и нырнуть опять в тёплую постель, но тот так толкнул дверь, что та отлетела к стене. Он хватает сумку, врача, мчится с доктором и сумкой к лошади и гонит её, что только пена разлетается. И во время скачки Варчак взывает ко всем святым. «Ora pro nobis» — вопит он. «Молись за нас» всю дорогу повторяет он, не забывая ни одного мученика, ни одного святого, ни одной святой заступницы, ни одного отца церкви.
Ни слова не говоря, врач спускается с лошади, заходит в дом, обрабатывает рану крепким мыльным раствором, забинтовывает и, прежде чем сесть в коляску, которая должна его доставить в город и которую приготовил ему Кальдаун, он выпивает большую стопку шнапса, что ему протягивает Варчак, подставляет ещё и снова выпивает. «Варчак», — говорит он, — «теперь твоей жене больше нужен священник, чем врач. Через три-четыре недели будет видно. Доставь её в больницу, когда начнутся судороги». И когда он видит Варчака с опущенной головой, добавляет: «так много, Варчак, в последние годы погибло и погибают до сих пор, потому что их призвали убивать людей. А твоя жена спасла человеческую жизнь, спасла дитя, Варчак. Её не наградят Железным Крестом. Но не забудут её, мой дорогой, никогда, деревня её не забудет. О женщине, что встала меж бешеным зверем и ребёнком, будут рассказывать по всей округе, и все готовы бы были разделить с ней горе, что приключилось у колодца в Либенберге».
Врач продолжает стоять перед Варчаком. Тот взглядывает на него и говорит: «Спасибо», и через мгновение продолжает: «Не обижайтесь, доктор, что я Вас…ну, что я Вам помог прибыть сюда». «Всё нормально, Варчак», — говорит врач, — «а дай-ка мне немного шнапса. Не менее шестидесяти градусов, наверное, твоя сивуха». «Свихнётесь, доктор, если всю бутыль выпьете», — предостерегает Варчак и протягивает врачу бутыль. «Не выпью ни капли зелья, друг. Ты мне весь зад разбил своей скачкой. Ничего лучшего, чем шнапс, на стёртую кожу не бывает. Запомни!»
Твоя бабушка, Зигфрид, понимает, что ей не избежать смерти. Рассказывают, что умирала она с большими мучениями. Как это было точно, Зигфрид, я не знаю, потому что она нас отослала, прежде чем начались судороги и лихорадка. «Не врёшь?» — спросил Зигфрид, когда Бруно умолк. «Точно так было, Зигфрид. Точно! У тебя была бабушка, которой ты можешь гордиться».
Tollwut
Автор: Вилли Фэрманн (Willi Faehrmann)
Перевод: Валикова С.И.
0 Комментарии。