История о прачке-иностранке
08.12.
Только сто лет прошло с тех пор. Тогда выросли за несколько лет маленькие деревни на Рейне и Руре в крупные города.
Люди прибывали издалека, чтобы найти работу в рудниках и на металлургических заводах, иметь хлеб. Многие из них были выходцами из далёких стран, прежде всего из Италии и Польши. Они понимали плохо немецкий язык, и им было очень трудно прижиться в чужой стране. Были мужчины сильные, молодые и здоровые, то они скоро находили место. Хотя они и работали по двенадцать, иногда даже по шестнадцать, часов в день, зарплаты едва хватало на жизнь. Квартир было мало, стоили дорого. Если нужно было вызвать врача, то это стоило больших денег. Если вдруг отец заболевал, он терял работу, и нужда скоро стучалась в дверь. Для рабочих, немцев ли, иностранцев ли, тогда было трудное время.
Семье Петривалли, прибывшей три тому назад из Бари Южной Италии пришлось особенно туго. В одно со шквальным ветром ноябрьское утро Нанни Петривалли натянул пониже на лицо кепку, пристегнул покрепче под рукой кожаную сумку с завтраком и обедом в жестяной ёмкости и отправился на завод. Его дети, три девочки, старшей уже десять, ещё спали. Анна Петривалли только что поставила на огонь чайник и готовила завтрак. Тут принесли домой её мужа, всего в крови и без сознания. Ветер сорвал с крыши черепицу, и она попала Нанни Петривалли в висок. Четырнадцать дней ему пришлось лежать в больнице. Хоть рана и быстро зажила, но Нанни стал странным, только неполными, почти непонятными предложениями, и казалось, как говорили, он потерял рассудок. Больничные расходы сожрали всё то, что Петривалли до этого отложили в чулок. Осталось совсем немного.
Хоть Анна Петривалли и работала прачкой в разных местах, но несколько марок не хватало то на одно, то на другое. «Если бы я смогла наскрести хотя бы столько, чтобы хватило на обратный путь домой», — поделилась она со своей соседкой, которая смотрела из окна с противоположной стороны узкой улочки. — «Тогда моим детям не пришлось бы расти дикарями, и Нанни мог бы сидеть на солнышке перед домом на ступенях или, может быть, пойти подручным к пастухам в горах. С животными у него всегда хорошо получалось». «А откуда ты, Анна, родом?» — спросила соседка. «Из Бари», — сказала Анна Петривалли. И она затосковала по прекрасному городу на Средиземном море, по чистому синему небу и по людям, говорящим на её родном языке. «Бари», — сказала она. — «Бари знаменит». «Никогда не слышала что-нибудь о нём. А название города вообще незнакомо», 0 язвительно рассмеялась соседка. — «Пожалуй, недалеко от известности гнезда». «Ты никогда не о Святом Николае?» — возмущённо воскликнула Анна. «Отчего же? Конечно, я слышала о Святом Николае. Каждый год мы празднуем этот вечер. Дети очень радуются этому». «Святой Николай погребён в Бари. Он покровитель города», — сказала Анна, и ей вспомнилась великолепная часовня в золоте и белом мраморе. От воспоминания взгрустнулось. «Вот пусть он тебе и помогает, твой Святой Николай», — засмеялась соседка и захлопнула окно.
В этот день стирала Анна у Баумейеров. Туда она ходила охотно. Хоть за весь рабочий день, как и везде, платили только три марки, зато госпожа Баумейер дарила ей иногда одежду, которая была её детям. Иногда передавала через кухарку девочкам Петривалли что-нибудь из еды. Баумейерам это не было убытком, так как им принадлежала большая пивоварня в городе. Анне Петривалли любая помощь была кстати. В этот день после полудня Анна стирала бельё и пела своим глубоким альтом. Всегда, когда нападала тоска по родине, она начинала петь, печальные итальянские песни. Напевала их вполголоса, среди паров и испарений, а иногда и громко, прямо кричала их в сырые стены.
Клаус Баумейер, маленький бледный мальчик, около десяти лет, пробирался тогда каждый раз к дому садовника до лестницы, где были в прачечный день широко открыты люки, чтобы клубы горячего пара могли выходить из подвала, где стиралось. Мальчик неподвижно стоял и увлечённо прислушивался к звукам, пока Анне хватало дыхания для пения или пока мать не звала его в дом. «Ты хороший мальчик», — сказала Анна, когда порыв ветра сдунул на миг из подвала насыщенный парами воздух, и она увидела у лестницы мальчика. И в этот день госпожа Баумейер увидела сына у лестницы в подвал и хотела увести его в дом. И хотя он надел пальто, дважды обернул шею голубым шерстяным шарфом и натянул свою шапочку с кисточкой на уши, госпожа Баумейер боялась, так как первые декабрьские дни были сырыми и холодными, что её душечка у входа в подвал со сквозняками мог подхватить насморк. Она побежала через сад к подвалу дома садовника, как вдруг резкий ветер принёс поток дождя со снегом. Со своим ребёнком Клаусом ей пришлось укрыться в подвале.
Анна Петривалли ничего не слышала и не видела. Бельё кипятилось в выварке, вода булькала и шипела, крышка хлопала. Но весь этот шум заглушала Анна своим пением стенам, и короткие строфы постоянно заканчивались громким восклицанием, почти криком: «Святой Николай! Святой Николай!» Тут в низком подвале так ужасно загрохотало, что Клаус воспринял это со страхом и ухватился за мать. «Добрый день, госпожа Петривалли», — сказала госпожа Баумейер. Пение оборвалось. Анна вздрогнула. Хотела извиниться. «Не нужно извиняться», — успокоила её госпожа Баумейер. — «Что это была за песня, такая печальная, что Вы только что пели?» Анна Петривалли, прачка, и Виола Баумейер, жена владельца пивоварни, в первый раз разговорились.
Анна рассказала о своём Нанни и его несчастье, о своих заботах, о Бари и Святом Николае, к которому она и взывала о помощи, так как она не знает, кого ещё просить. Госпожа Баумейер не произнесла почти ни одного слова. Её тронула судьба женщины, которая уже свыше года один раз в неделю стирала у них бельё и о которой она до этого ничего не знала, кроме того, что у неё несколько маленьких детей и что она обладает необыкновенно глубоким альтом. Снег давно прошёл, когда госпожа Баумейер уходила от прачки, взяв своего душечку на руки и,попрощавшись,сказала: «Анна, я не знаю, поможет ли Вам Святой Николай. Но я подумаю, как мы сами это сможем сделать». Анна была в этот вечер, как на облаках. В кармане у неё были обычные три марки, в руках горшок с горячим супом, что дала ей кухарка, закутав его в одеяло. Но не из-за супа для детей радовалась Анна. Больше всего возбудило в ней чрезмерные надежды последнее предложение госпожи Баумейер. «Я подумаю, я подумаю», — напевала Анна. Ни один бы человек не подумал, глядя на её лёгкие шаги, что за спиной был десятичасовой день прачки.
Но дни проходили, и она ничего не слышала, что из этих «я подумаю» получилось. Может быть, госпожа Баумейер из-за пред-рождественских забот забыла о прачке, так как, наконец, Анна была не единственным человеком в нужде. Но душечка, маленький Клаус, не переставал спрашивать обо всём том, что он услышал в подвале для стирки.
Так наступило 5 декабря. Баумейеры в этот день, сколько себя помнили, всегда приглашали родственников. Пришли Кюпперы, которые владели большими мукомольными заводами, и Даниели, которым принадлежало двенадцать мощных судов на Рейне. Даже бабушку с дедушкой не пугала дальняя поездка, чтобы день Святого Николая провести с детьми и внуками. Гвоздём торжества был приход Святого Николая, облачённого в великолепное одеяние епископа, который вытаскивал из подарки и ждал от каждого ребёнка исполнения притчи или стиха. Как и в последние годы, играл Святого Николая дядя Кюппер, так как у него был самый красивый бас.
Всё шло обычным чередом, пока не было прочитано из большой книги имя Клауса. Вместо того, чтобы продекламировать что-то, Клаус — такого ещё никогда не было у Баумейеров — Клаус «святому» задал вопрос: «Ты знаешь Петривалли?» От волнения мальчик даже охрип. На лице «святого» появилось беспомощное выражение, но огромная, белая, кудрявая борода скрыла его смущение. «Петривалли?» — спросил он неуверенно. «Да, они же из Бари, где твоё захоронение. Ты должен их знать!» Госпожа Баумейер поспешила к поставленному в затруднительное положение «святому» на помощь, сказала: «Святой Николай, душечка, придёт во все семьи, где есть дети». Но этим Клаус не удовлетворился. «Святой Николай» меж тем оправился и листал в своей книге. «Да, малыш, само собой разумеется, я знаю Петривалли из моего города Бари. Но я не найду так быстро в моей книге их имена. Может быть, ты скажешь мне, что я о них должен знать. Тебя дети Петривалли обругали или побили?» «Нет, нет!» — возразил Клаус. И потом рассказал всё, что услышал в прачечной, даже иногда копировал курьёзный немецкий Анны.
Давно мёртвая тишина установилась у празднично убранной ёлки. Наконец, мальчик умолк. «Я тоже хочу рассказать тебе историю», — ответил ему «святой Николай». — Когда я ещё был епископом в Мире, тогда жили в хижине на окраине города три девушки, бедные и одинокие. Я об этом узнал, собрал у своих знакомых денег и пошёл ночью к маленькому домику. Девушки постирали свои чулки и развесили на верёвке в окне. Я всунул в каждый чулок золотые. Девушки хорошо распорядились деньгами. Они открыли в городе небольшую лавку. С этого они могли жить. Так и повелось, что и сейчас дети вывешивают свои чулки вечером или выставляют за дверь обувь, потому что надеятся, что Святой Николай им туда что-то положит».
«А как ты хочешь помочь Петривалли?» — спросил мальчик. «Я» — опешил «Николай». — «А ты разве сам не Святой Николай? И разве я вам недостаточно часто демонстрировал, как можно помогать?» Едва «святой Николай! вышел от Баумейеров, мальчик притащил из своей комнаты белую фарфоровую копилку и разбил её перед всеми родственниками одним ударом молотка. Бабушка и дедушка, тётя Кюппер и дядя Даниель, даже господин Баумейер и его жена тоже добавили от себя, и на столе поблескивали золотые монеты. Меж тем возвратился в комнату дядя Кюппер. Он сидел тихо и задумчиво в кругу родных.
Когда уже детей отправили в постель, и господин Баумейер распорядился принести из погреба вина хорошей выдержки, сказал, подтрунивая, дедушка своему зятю: «Хорошо же тебя малыш Клаус вогнал в пот, а?» Неожиданно резко господин Кюппер ответил: «Клаус показал нам всем наше настоящее лицо. Он помог Петривалли. Семья сможет уехать в Бари и, возможно, останется ещё денег, чтобы у госпожи Петривалли был на её родине хороший старт. Но ведь есть много таких Петривалли. Очень много. И мы все должны себя спросить, должно ли так оставаться».
Долго, до самой ночи шли жаркие споры на тему, которая до этого у Баумейеров всегда замалчивалась, разговоры о голоде и нужде, бедности и справедливости. Рассказывают, что в эту ночь немного потрясло город Бари. Земля сотрясалась столько, что люди сказали: «Святой Николай повернулся в своём гробу». От радости, понятно.
Die Geschichte von der auslaendischen Arbeiterin
Автор: Вилли Фэрманн (Willi Faehrmann)
Перевод: Валикова С.И.
0 Комментарии。